Игорь Агеев - Неспортивная история [Сценарий, использовавшийся в фильме «Куколка»]
— Халиков! — зовет кого-то верзила.
— Ща!.. — отзывается тот самый шустрый живчик, что на меня налетел, и через секунду спешит к нам, перелезая через столы. Рожа у него довольная, видно, успел списать, тетрадку на ходу в папку запихивает. — Чего?
— Ну-ка, Халява, выкинь отсюда эту ДУРУ — И на меня пальцем.
— А чего? — интересуется Халиков.
— Выкинь, сказал. Видишь, прилипла к стулу и не отлипает.
— Ну, ты!.. — Халиков кидает на стол свою папку. — Исчезни.
Делаю вид, будто это не ко мне, но боковым зрением вижу, что верзила ждет более активных действий, а Тюха-впередисидящий повернулся к нам, любопытствует, чем дело кончится.
— Банан в ухе застрял? — спрашивает Халиков и ручонкой ко мне тянется.
— Убери грабли, — говорю ему спокойно.
— Чего? — и хватает меня за шиворот.
Встаю, беру его за запястье и сжимаю что есть силы. У Халикова пальчики побелели, кисть руки скукожилась, коленки подкосились, даже крикнуть не может.
— Пус-ти… — кряхтит.
Я отпустила, кинула ему папку и снова села за стол как ни в чем не бывало. Халиков морщится от боли, кисть разминает, на своего Шуру смотрит. Тюха тоже на верзилу уставился.
Может, этот Шура и придумал бы что-нибудь, только тут зазвенел звонок и вместе с ним, как по команде, в класс вошли училка и завуч школы Валентина Николавна. (Я с Валентиной познакомилась, когда мои документы в школу принимали). Все бросились места свои занимать.
— Ладно, — разрешает длинный Шура, — живи до перемены.
И они с Халиковым за соседним столом устроились.
— Садитесь, садитесь. — говорит Валентина. — Я на минуту…
Валентине Николаевне за пятьдесят. Она вся круглая, на кубышку похожа. Лицо мясистое, доброе, как у деда Мороза, очки на носу. На большом пальце — связка каких-то ключей. По-моему, она с ними никогда не расстается.
— Друзья, — продолжает завуч, складывая руки на животе, — у меня для вас приятное известие. — Ищет глазами по рядам. — А где же?.. — и видит меня. — Ах, вот ты куда забралась?
Встаю. Понятно — обо мне речь пойдет.
— Знакомьтесь — Татьяна Серебрякова. — говорит Валентина Николаевна, — ваш новый товарищ. Она мастер спорта международного класса, чемпионка мира по спортивной гимнастике…
В классе звучит дружное «У-у!..», и все в мою сторону оборачиваются. Не думайте, на лицах особого восторга нет. Любопытство, ирония, даже насмешка.
— Тихо, тихо, — успокаивает их Валентина. — От лица педсовета, дирекции и себя лично выражаю надежду, что ты и в буднях, так сказать, не уронишь своего высокого звания. А вы, друзья, думаю, подружитесь с Танечкой и поможете ей стать достойным членом вашего коллектива.
— Ага. Поможем, — говорит та самая Маша. С ленцой говорит, я бы сказала, снисходительно.
— Вот и хорошо, — не замечая ее иронии, улыбается Валентина. — Словом, добро пожаловать, в добрый час…
— Можно? — В дверях какой-то парень, опоздавший к началу урока.
— Опаздываем. Панов? — журит его завуч.
— Извините.
— Иди, садись, — разрешает Валентина.
Панов этот идет на свое место, а завуч говорит, обращаясь к училке, стоящей в стороне, у доски:
— Елена Михайловна, у меня — все, начинайте урок… До свидания.
Все встают и тут же, как только Валентина выходит, садятся. А я стою. Почему, не знаю. Стою, и все тут.
— Ну, что же… — Училка бросает классный журнал на стол, смотрит в мою сторону. — Рада знакомству. Меня зовут Елена Михайловна, я твой классный руководитель.
Вот уж не думала, что училки такими бывают! Молодая, красивая, волосы рыжие, густые, сзади заколкой перехвачены. Глаза, фигурка — все на месте. Просто супервумен какая-то, а не училка.
— Кстати, — Елена переводит взгляд на мои джинсы, — у нас в школе девочки в брюках не ходят.
— А в чем ходят ваши девочки? — С чего вдруг я ей хамить начала, сама не знают.
— Как и положено девочкам — в юбках, в платьях, — объясняет Елена без обиды.
— А-а, — говорю. — А если у меня без штанов ноги мерзнут? Что тогда?
— Тогда ходи на руках, — подает голос кучерявый, у которого все списывали.
Все стадо заржало. Елена тоже улыбается:
— Садись. Надеюсь, мы друг друга поняли. — В журнал посмотрела: — Дежурный?
— Тюхин, — вскакивает с места впередисидящий.
— Больные, отсутствующие?
— Нет.
— Кто к доске?
И лес рук в ответ. Ну просто идиллия, да и только!
Закончился мой первый урок. Вокруг Елены — толпа. Лезут к ней с вопросами, тетрадки под нос подсовывают: «Елена Михайловна, а, бэ плюс единица или минус? А почему минус?..» Заботы у людей! Прохожу мимо них, выхожу в коридор.
— Эй! — Меня догоняет шепелявая, с сережками. — У нас сейчас литература, это направо, в самом конце. Меня Лидой зовут, Шептуновой. А ты правда чемпионка?
Ничего ей не отвечаю. Думает, я сразу забыла ее «занято»?
— Ты чего молчишь-то? — семенит рядом, на меня поглядывает.
— Ас кем говорить-то?
— Ой! Ой! Ой! Подумаешь! Какие мы страшные! — шепелявит. — Марина, погоди! — И бежит догонять ту самую Машу, которая на самом деле Марина.
— Посторонись! — слышу сзади знакомый басок.
Отхожу в сторону. Шура едет верхом на Халикове. Ноги у Шуры длинные, по паркету волочатся. А Халява согнулся пополам, еле-еле костыли передвигает.
— Но!.. — орет длинный и подгоняет Халяву папкой по заду. — Рысью давай!
Проехали мимо. Странно, но этот Шура на меня даже не взглянул. Забыл, что ли, свое обещание?
Подхожу к кабинету русского языка. Берусь за дверную ручку, дергаю — заперто.
— Это ж надо! Какая тяга к знаниям!
Оглядываюсь — Марина стоит у стенки с девицами, усмехается. Дебилки из ее окружения тоже хихикают. И Шептунова вместе с ними.
— Отдохни пять минут, — советует Марина.
Пропускаю ее шуточки мимо уха, иду к противоположной стене, бросаю сумку на пол, стою, жду, когда перемена закончится. Смотрю по сторонам. Вижу в углу, возле окон, такую картину: Шура пригнул Халикова за шею к паркету и пытается его снова оседлать, а тот, бедный, вырывается, повторяет одно и то же:
— Пусти, Шур… Ну, Шура… Пусти…
— Два раза уронил? Уронил. Теперь еще два штрафных круга. — И чтобы Халява его лучше понял, на каждом слове Шура отпускает Халикову чувствительные щелбаны.
— Кончай, пятиэтажный! — просит Халиков. — Ну ты, дурак, пусти…
— Я дурак?! — картинно возмущается Шура. — Это тебе за дурака. — И награждает Халяву подзатыльником, а потом, развернув, бьёт его ногой по заду.
Халиков, чудом удержавшись на ногах, отлетает метра на два, почесывает ушибленный затылок.
— Иди сюда, — приказывает Шура-пятиэтажный.
— Не пойду, — гнусаво отзывается Халява.
— Иди, хуже будет.
— Ну, кончай…
— Иди, сказал!
Халиков пробует убежать, но пятиэтажный в два прыжка догоняет его, зажимает голову Халявы под мышкой и снова учит щелбанами. Рядом, облокотившись на подоконники, стоят мои однокласснички и ни слова этому длинному кретину. Наоборот, кто-то ржет, кто-то без эмоций наблюдает, кто-то делает вид, будто его это не касается. А пятиэтажный тем временем волтузит несчастного Халикова как хочет. Тот уже ничего не говорит, только постанывает. Отделяюсь от стены и прямым ходом к Шуре. А тот:
— Это тебе за папу. — Щелбан. — Это тебе за маму. — Еще щелбан. — А это от меня лично. — Подзатыльник.
— Чего ржете? — подходя, говорю веселым наблюдателям, а затем пятиэтажному: — Ну ты, высокий, вся сила в рост ушла? Кровь до мозгов не достает?
У Шуры аж челюсть до пупа. Отпустил Халяву, смотрит на меня сверху вниз. Моя макушка ему еле до груди достает.
— Напрашиваешься, спортсменка? — оглядывается на притихших зрителей. — Гуляй отсюда, пока я добрый. — И к Халикову: — Халява, два штрафных круга!
Тот уже было сделал шаг к пятиэтажному, я встала между ними.
— Откатался, Шура, — говорю. — Ходи ногами — здоровью помогает.
— Чего, играем мы, — Халиков за спиной гнусит.
— Заткнись, — бросаю через плечо.
Пятиэтажный снова по сторонам огляделся, усмехается. В рекреации потише стало, все в нашу сторону уставились. Те, кто со спины на меня смотрели, наверное, не поняли ничего. Просто пятиэтажный дернулся вперед, шагнул, а потом вдруг на колени передо мной грохнулся и, когда я отошла в сторону, мордой пол припечатал. Мне наш массажист точку одну показывал, если туда даже пятилетний двумя пальцами что есть силы ткнет, человек как бы засыпает на несколько секунд и еще секунд сорок просыпается.
В общем, Шура на пол прилег, а я слышу, кто-то за спиной присвистнул. Оглядываюсь — Панов на меня смотрит. Лицо не то, чтоб красивое, но есть в нем что-то… Посмотрел он на меня, головой мотнул и отвернулся, наблюдает, как пятиэтажный в себя приходит. Я вернулась к своей сумке, взяла ее, полезла внутрь, чтобы руки как-то занять.
